Продолжение. Начало здесь
15:00 – новые встречи. Доклад И.Жалниной-Василькиоти «Русские некрополи в Элладе (Афины, Пирей, Салоники, острова)»: «Спасибо Владимиру Ивановичу Якунину за то, что он не купил какой-нибудь футбольный или баскетбольный клуб, а занимается восстановлением исторической правды…
Ольга Константиновна Романова – Екатерина II для Греции…
За кровь, пролитую русскими на землях Эллады, греки отплатили беспамятством…
В Греции не тронуты некрополи ни одного государства (даже могилы фашистов), а русский пантеон разрушен…
Если памятники исчезают, исчезает и память…»
Обстоятельнейшее интервью с епископом Женевским и Западноевропейским Михаилом* (владыка Михаил из донских казаков): «У нас одно прошлое…
В СССР храмы превращали в гаражи, а в эмиграции гаражи превращали в храмы…
Без нас Господь нас не спасает; доля ответственности очень велика…
Самый страшный грех – отказ от любви…
Тяжесть греха в том, что грех человек вершит с удовольствием…»
22:00 – спектакль театра на Таганке «Я Высоцкий Владимир» по книге Марины Влади «Владимир, или Прерванный полёт». На сцене двое – Любовь Чиркова, Валерий Черняев – и гитара. Временами очень даже неплохо, хотя некоторые баллады привычнее слушать в другом исполнении и другой интерпретации; и всё же… Интересно, а как ко всему этому плаванию отнёсся бы Владимир Высоцкий?
Как-то незаметно наш поход перевалил за середину. Позади переход по Средиземному и Критскому морям; замечательный вечер «Балалайка – душа России», на котором с неожиданной стороны показали себя князь Александр Трубецкой и вице-президент Фонда Михаил Якушев, наяривавшие на балалайках не хуже профессиональных исполнителей; князь так разошелся, что порвал струну. Потом – Пирей, лития на Русском морском кладбище, часовня, обложенная надгробиями с разоренных русских могил (печальная история беспамятства греков, во времена «черных полковников» отобравших большую часть земли у русского кладбища).
Встреча на Лемносе
Лемнос встретил нас жарой и мелким плеском прибоя о перегретые камни мола. Небольшой греческий остров жил своей повседневной жизнью, а в это полуденное время улицы портового городка Мудроса были пусты. И всё же нас ждали. Все, кто знал, что лайнер с романтическим именем «Эгейский Одиссей» привез большую группу русских из России и русских же эмигрантов со всех концов так называемого Запада, пришли на пристань. Ведь ровно 90 лет назад здесь вот так же по пути из Севастополя в Бизерту высаживался русский «десант», только были это измученные дальним переходом бойцы Белой армии, матросы Русской эскадры и множество беженцев – старики, женщины, дети… Девяносто лет назад…
Пожилая женщина одиноко стояла чуть в стороне от пестрой толпички встречающих, и я сам не знаю, с чего взял, что она – дочь русского эмигранта. Но – угадал…
– Мой отец – Василий Елисеевич Дыко – был поручиком Белой армии, вместе с Русской эскадрой уходил из Крыма, потом Галиполи, Салоники… – чувствуется, что ей, Татьяне Васильевне Дыко, давно уже хочется поделиться хоть с кем-нибудь из России о том, что узнала от отца, рассказать, как она любит Россию. – Ему было двадцать семь лет, когда он ушел с Русской эскадрой, и он всю жизнь мечтал вернуться на родину, мечтал, что настанут времена, когда не будет раскола Церкви, когда будут забыты распри, ведь все мы – русские…
И поверьте, не было в этих словах никакой излишней патетики, только радость от того, что происходило, да грусть, что происходит это так поздно, для её отца и многих, многих других – безвозвратно поздно.
– У него любовь к России была чисто русская. Рассказывал очень много о России, и всю жизнь страдал, что оторвался от Родины. Но другого выхода не было…
– У вас хороший язык – вы хорошо говорите по-русски, – делаю я искренний комплимент собеседнице. – У вас был интерес к России? Все-таки вы ее не знали…
– О, всегда, всегда! Я с малолетства интересовалась Россией. У меня ведь и мама была русская. Жила в Салониках в так называемом русском лагере, там жили все русские, попавшие в Салоники, где была и церковь своя, русская, и библиотека. Так что мне все это передалось – и любовь к России, и язык, конечно.
– А папа что-нибудь рассказывал вам про первые годы эмиграции, про Галиполи?
– Рассказывал о том, как было трудно. Армия Врангеля была распущена, военным предоставлено было жить как могут, денег не было, языка не было, но они не падали духом. Папа, как и многие тогда, работал топографом – это работа такая, которая не требует знания языка. Потом он работал в Болгарии, а когда в Болгарии работа окончилась, отправился в Грецию – знакомые вызвали их в Грецию. И их в Греции прозвали «болгарскими мальчиками», потому что они приехали из Болгарии. И вот тут пошли свадьбы. Русские девушки с греками не встречались, но тут появились «болгарские мальчики» и… Так и моя мать вышла замуж за моего отца.
– Татьяна Васильевна, вам родители рассказывали, откуда они родом?
– Конечно, мой отец из-под Минска, а мать из Харькова.
– А в России-то вам удалось побывать?
– Я много раз была в России. Я как туристка всегда езжу. Увы, со стороны матери все родственники потеряны – не знаю их, а вот со стороны отца родственников нашла.
– Правда?!
– Да, я езжу к ним, к племяннице, она дочь двоюродной сестры, примерно моего возраста. Живет на юго-западе Москвы.
– С тех времен остались у вас дневники, фотографии, письма?
– Остались. Отец даже написал биографию одного своего погибшего друга. Еще биография моего отца. Это у меня хранится, читаю время от времени.
– Столько времени русские не интересовались историей Исхода, эмиграции, – решаюсь я наконец задать «неудобный» вопрос. – Не интересовались могилами русских, в том числе и здесь, на Лемносе, и в Галиполи. У вас нет обиды, нет ощущения, что эта часть нашей истории так долго никому была не нужна?
– Честно говоря, чувство обиды было, а сейчас – чувство радости, что все возвратилось на свои места.
– А вы надеялись, что придут, в конце концов, русские к этим могилам? – здесь на Лемносе огромное казачье кладбище, которое до недавнего времени было заброшено и практически потеряно, а вот теперь потихоньку восстанавливается и приводится в порядок.
– До перестройки надежды не было, честно сказать. А после перестройки появилась надежда, и вот я дожила до такого.
– Между эмигрантами и русскими людьми в России в силу идеологии, застарелых политических штампов есть еще какая-то трещина. У вас есть ощущение, что сейчас эта трещина зарастёт, что не будет различий между русскими в России и русскими за рубежом?
– Есть надежда большая, но пока этого не произошло. Все-таки есть разница между нами – русскими и русскими, живущими в России. Не знаю даже в чем она, но есть. Может быть, в том, что русские в России – не знают хорошо нашей истории эмиграции, а мы – не жили в Советском Союзе, так что не перенесли всего, что вы перенесли, у кого-то к чему-то иммунитет выработался… Да, это естественно, что какая-то разница все-таки есть. Но знаете, меня с детства учили любить Россию; учили, что пусть я родилась в Греции, все равно мое Отечество – Россия, и я люблю свою Россию. Доходило до того, что мои друзья-греки даже обижались на меня, почему я чувствую себя русской, а не гречанкой, хотя родилась и выросла в Греции. Я им отвечаю: моя Родина – Греция, но моё Отечество – Россия!
– Сейчас мы дискутируем, разговариваем, ищем точки соприкосновения. Намечаем общие дела и события. И один из эмигрантов сказал фразу, которая меня, пожалуй, покоробила. Он сказал, что в Советской России не видел никаких успехов, никаких достижений. А вы считаете, что Россия чего-то добилась в советские годы?
– Считаю, что если и добилась, то такой ценой, что не стоило добиваться…
– Я имею в виду не только Отечественную войну или коллективизацию. Но мы и в космос полетели первыми в свое время.
– О, да, этим я гордилась в свое время. И во время Второй мировой – я была совсем маленькой – но помню, как все русские, среди которых я жила, конечно, болели за Россию. Желали победы именно Советскому Союзу, а не немцам.
– А были такие, которые желали победы немцам? Наша пропаганда утверждала, что таких немало.
– Были и такие. Я лично знала одного-двух. Я специально не занималась этим вопросом, так что лично знала не больше одного-двух.
– То есть большинство желали победы России, несмотря на то, что она – Советская.
– Да-да, именно так. Они – русские, любят Россию, несмотря ни на что.
Хотелось говорить и говорить с этой пожилой элегантной женщиной, слушать её и стараться понять: как это было здесь, каково оно быть русским вне России. Но пора было ехать на казачье кладбище. Владыка Михаил – епископ Женевский и Западноевропейский уже облачился в соответствующие одежды для литии перед могилами русских солдат, казаков и беженцев на Союзническом кладбище. Осталось только несколько мгновений, чтобы успеть сделать «фото на память»…
Потом по дороге на кладбище директор Института стратегических исследований, один из подвижников, восстанавливающих историческую память, в том числе и здесь, на Лемносе, Леонид Петрович Решетников рассказал о своей первой поездке в эти края: «Привезли нас на место, где должно быть кладбище, мы отыскали единственное надгробие, и стали петь что-то церковное. Поём и плачем, оборачиваемся, а два грека, которые нас сюда привезли – тоже плачут. И один говорит: «А мы всё ждали, когда же русские вспомнят о своих…» Эти слова всю душу перевернули, и мы решили, что кладбище нужно во что бы то ни стало восстановить…»
*Интервью с епископом Женевским и Западноевропейским Михаилом будет опубликовано в одном из номеров «Саровской пустыни».
|